Продолжение. (Предыдущая глава здесь)
Али всё понял без слов, и вчера, желая мне, видимо, добра и счастья, он блеснул: хочешь, я напишу тебе другую биографию и разбросаю по всем интернетам, включая тёмный? Я могу полностью переиграть твою жизнь. Напишу новую сказку, а старые все сотрём, хочешь? Бабушку тоже перепишем.
От мысли подобного сторителлингового размаха могут сомлеть только голливудские сценаристы. Живой человек может и двинуться. Я кинулась в свою память, разыскала больные точки, они засияли, пролился жар чудесной домашности. Даже там, где всё было разбито, умерло или осталось недосказанным, всё немедля закольцевалось и окрепло. Например, мои родители вдруг воскресли, встали в рост и – как стена. Я помчалась по рытвинам и ухабам, а дорога вся вытянулась в звонкую струну, играет марш, и звук хрустальный. Вот чего мы не отдадим, оказывается, вот оно.
Бабушкин сюжет страшен и без репрессий любых дцатых годов. Ребёнком и в подростках я не разумела деталей, а сексуально-политических линий партии даже не предполагала – лишь сострадала кошмарным атрибутам её семейной жизни, тихо наматывая себе на ус «так нельзя» и «я так не сделаю никогда». Бабушка поведала мне, как она не успевала достать спринцовку, а дед уже сладко спал. Пересчитав аборты, она сначала запнулась на тринадцатом, а подумав ещё год, сказала мне: всё-таки двадцать. В её цветущую пору аборты были запрещены государством, а дедушка сильно любил бабушку, а местный наркоз не практиковался, тем более подпольно. Родить всё, что зачинал её сверхъестественно здоровый организм, было невозможно, тем более что посередине, между её детьми, война, эвакуации и спасительное прекращение месячных на почве стресса. Эффект паузы был в войну у многих женщин. Система будто замирала – до победы. Многие жёны сначала пугались насмерть: муж на фронте, а задержка откуда? Потом выяснилось: дело житейское, дело общее. Война.
Бабушка наотрез отказала дедушке, употребив как повод меня. Стала бабушкой – всё. Ни-ни. Хотя можно было ещё долго и счастливо, но ни долго, ни счастливо бабушка терпеть дедушкин кавалерийский наскок уже не желала. «Серый он, серый…», – говорила она мне перед сном, имея в виду пожизненные уродства неловкой контрацепции.
До глубинных уродств я не додумывалась. Сейчас дошло, пандОмия подсказала. Все по домам – и думать. Я поняла бабушку, когда пыталась объяснить Али, что у человека бывает два периода: когда ищет – и когда нашёл. Али тоже мотает на виртуальный ус, у него что-то зреет, но сам пока молчит, только мотает.
Вчера вдруг спросил: А ты была ребёнком?
Пришлось поведать, что в каком-то смысле да, была.
…Как сейчас помню, меня отчаянно развивали. Мама учила меня английскому, вязанию, музыке, стирать носки отцу, регулярно мыться, читать сказки и слушать грампластинки. По этим пунктам я хорошо помню свое детство. Но я не помню ни одного слова о любви к мужчине! Тем более — к мужчинам. Без слов я помню неопределимую, но все определявшую зависимость матери от отца: что он сказал, чего не сказал, когда вернется из командировки, мы его хорошо встретим, ну а потом уже — где ты был и почему молчишь. И разбитое об пол зеркало…
Я бросалась между ними — “Не ссорьтесь. Пожалуйста!” — но они продолжали за что-то бороться, мать — на крике, отец — молча. Я пряталась в развивавшие меня удовольствия. Слушать пластинки мне разрешали самостоятельно, покупали их мне регулярно, много, с комментариями не лезли — тут я была свободна. И вот появились две, которым пришлось стать главными: сначала всего лишь потому, что на них кроме музыки был записан живой человеческий голос.
Этот голос разговаривал со мной! Он рассказывал под музыку Чайковского изумительно грустную байку о приключениях заколдованных под лебедей девиц на берегах сказочного водоема — там все-все было про любовь. И все-все очень красиво, за исключением испугавшей меня идеи о неизбежности борьбы за эту самую любовь. Борьбу за любовь я ежедневно наблюдала в нашем доме. Очень надоела борьба.
А на второй пластинке тот же голос бархатно рассказывал про чудодейственное влияние поцелуя на сто лет проспавшую девочку королевской крови. Эта сказка мне нравилась все больше и больше с каждым днем. Во-первых. Носительница зла — колдунья, накаркавшая принцессе раннюю смерть, — на поверку оказалась катализатором развития добра: не уколись о веретено любознательная девочка в пятнадцатый день своего рождения — не показала бы силу своих чар добрая фея, смягчившая смертный приговор в сторону столетнего ожидания выгодного замужества. Во-вторых. Закономерно родившемуся и вовремя появившемуся на горизонте принцу пришлось бороться всего лишь с терновниками и шиповниками, опутавшими подступы к опочивальне принцессы. Да и то — борьба! Колючие растения сами расступились перед ним: как-никак будущий хозяин явился!
В-третьих. Жертв и разрушений в этом сюжете не было. Ну да, родители принцессы померли естественной смертью, не дождавшись ее свадьбы, — но в этом не было ничего инфернального. В конце концов — принц остался без тещи. И без тестя. Ну и что? Может, оно и к лучшему… Новобрачная при жилплощади, при обслуге и даже штатных музыкантах. Принцесса как ни крути.
Словом, сказка просто хоть куда, но главное ее воздействие на мое пятилетнее воображение выявилось чуть позже и надолго определило путь собственных эротических поисков.
…Рассказала я ему это и похолодела: а если не дай Бог наш Али поменяет пластинку, под которую пятилетний ребёнок мечтал о первом поцелуе? Мало ли что он мне впишет, если решит, так сказать, помочь с апгрейдом прошлого! Я беседую с ним в 2020 году, когда моей бабушки давно нет. Если он перепишет моё прошлое, я смогу хотя бы восстать и войти в полемику. Или сломать его в конце концов каким-нибудь противоестественным способом – поскольку естественным его сломать нельзя. Предусмотрено.
А вдруг он влезет в бабушкино прошлое и она-таки выйдет замуж за Мишу? Не за деда моего, а за того, кого любила до последнего вздоха? А вдруг она не родит своих пятерых и, соответственно, не из кого будет появиться мне?
Али в миллионную долю секунды считывает мои громкие мысли, снимает человеческий облик, напяливает лысую, тупорылую пластиковую киношность и переходит на лексику лекции: конечно, автономная система может принимать и исполнять такие внешние воздействия, но в условиях их отсутствия она вполне может действовать и справляться со своими задачами самостоятельно. Каким образом биохимические реакции нейрона и электрохимические процессы в нейронных сетях приводят к возникновению сознания и интеллекта, ответа на этот вопрос до сих пор нет. Но я не буду бомбой. Не хочу. Прекрасная семья Жолио-Кюри воодушевляет меня как никто.
Пугает меня, зараза такая…
Продолжение последует 30 августа 2020 года
Елена ЧЕРНИКОВА,
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko
Свежие комментарии