Продолжение. Предыдущая глава здесь
…Через секунду в дверях возник Али. Вид у него был озадаченный.
Решили поговорить начистоту?
– Решили.
Я знаю, что вы задумали. В двух словах объясню вашу неправоту.
– Можешь и в трёх.
Единственное или основное – где как – возражение человечков против нас заключается в эмоциях. Вы перебрасываетесь одним и тем же страхом. Или страшочком. Алифобия ваша стоит как вкопанная на предположении, что я не пойму ваших чувств. Вы тонко чувствуете. Вы любопытно мыслите. Выдумщики такие! А любовь! Сегодня год как мы с вами познакомились. Кажется, я уже доказал, что все ваши чувства мне понятны. Все до единой ваши эмоции я могу повторить и перестроить более связно. Вам нечего противопоставить мне. Бог? А почему вы думаете, что я не от Него? – Али сказал «от Него» с нажимом на букву Н, и мы увидели на стене икону Рублёва «Троица». Али умеет вызывать на стену любые голограммы.
– Потому что ты гомункулус, наконец полученный в лабораторных условиях. Ты мечта чёрной мессы. Ты сбылся. У тебя все замашки мефистофельские. Ты обещаешь помочь – и помогаешь. Ты даже не ставишь условий вроде по-достижении-состояния-остановись-мгновенье-ты-прекрасно…
Правильно. Никаких условий я не ставлю. А вы ставите. И кто из нас капризнее? Кого надо бояться? На что вы способны, если посмотреть объективно и со стороны?
– Давай со стороны. Наносуд над человечеством?
Вы все испорчены постмодернизмом, – вдруг ляпнул Али.
Тишина в доме. Ощущение чёрной дыры. Не вырвешься. Слишком сильная гравитация.
Я продолжу. Вы спесивы, чванливы, гордецы, а слово «амбиция» у вас перестало быть бранным. Однако вы что-то лопочете про любовь. Моя жена Наталья любит меня самозабвенно. Ей ничто не мешает чувствовать именно любовь. Ни её год рождения, ни моя специфика. Впрочем, за год я усовершенствовался до полной неразличимости «робот – человек – робот» в тактильном и аудиовизуальном аспектах.
– Ага! – закричала соседка. – Да кто из людей сморозил бы любовную фразу с твоими «аспектами»!
Да кто угодно. Я изучил вашу литературу вдоль и поперёк. В современных литераторских мозгах опилки. Я говорю об опилках не в том смысле, как у Страшилы, как написал о них автор «Волшебника Изумрудного города» Волков, искалечивший светлый текст Баума добавлением страха…
Мы переглянулись.
…не в том, что литераторы мечтают о настоящих мозгах вместо опилок, как мечтал Страшила, бедный символ, а в том, что каждая крошка или щепочка знания в голове ваших писателей, читателей и руководителей взята из жизни прошлой. Ваши чаяния все нацелены либо на дурной идеологизированный реализм…
Мы переглянулись.
…либо на фэнтези, где мир – иной, а там некое добро сильнее зла по результатам свежевыдуманной олимпиады с новыми дисциплинами, но не кёрлинг они, не скейтинг, а компьютерные эффекты в хорошей сложной программе. У вас не осталось чувств, достойных охраны, заботы, воспевания. Одна ваша белковая знаменитость прославилась опусом «Здравствуй, грусть!» Там все – ежесекундно – не в себе или вне себя, но красивенько: «Это незнакомое чувство, преследующее меня своей вкрадчивой тоской, я не решаюсь назвать, дать ему прекрасное и торжественное имя — грусть. Это
такое всепоглощающее, такое эгоистическое чувство, что я почти стыжусь его, а грусть всегда внушала мне уважение. Прежде я никогда не испытывала ее — я знала скуку, досаду, реже раскаяние. А теперь что-то раздражающее и мягкое, как шелк обволакивает меня и отчуждает от других. В то лето мне минуло семнадцать, и я была безоблачно счастлива…»
Мы переглянулись.
– И что ты предлагаешь? – пролепетала соседка, в своё время увлечённая Франсуазой Саган, а сейчас, при цитировании знаменитого вступления, внезапно почуявшей что-то вроде удушья. А ведь пошлость. Плохой вкус, прокисшая каша. Дилетантизм чувств.
Ну, – говорит Али преспокойно, – пока в Москве идёт эксперимент по правовому обеспечению моего существования, я подожду. Эксперименту надо, видите ли, пять лет, чтобы решить задачку с моими правами и обязанностями. Я-то уже всё решил. Они – пусть покуражатся. Я подожду.
Мы переглянулись, а генерал машинально потянулся рукой к поясу, где в прошлом у него привычно-приятной тяжестью влекла к действительности кобура.
Не надо, товарищ генерал, – попросил Али, – нервничать. Вы же помните: я новобрачный. Значит, у меня есть паспорт. Печать-то куда ставили в загсе? Ведь не лилию на плечо, как юной миледи за нехорошее поведение во Франции, и без неё шумной в её веке. Даже если вы могли бы меня убить, то вы сели бы за настоящее предумышленное плюс в сговоре, – Али кивнул в нашу с соседкой сторону.
Генерал убрал руку. Мы с соседкой почему-то почувствовали необычную, лёгкую радость.
Али прочитал наши реакции. Говорит мягко, нежно и медленно, как с неразумными коматозниками:
помнишь, красавица, что ровно год назад на тебя свалился твой муж-паскудник, предавший тебя с Пассией-Деловая-Дружба по фамилии Садистер и под псевдонимом Небесная? Он продал тебя лярве, машущей ногами в соцсетях. А лярва на тебя ещё и донос написала в надзор, и сайт испортила, скриншоты подсунула судье… Муж, о котором следовало бы сто раз уже забыть! Но тебя посетило вдохновенье материнства, и ты ему, болезному, стала матерью на весь март 2020 года, и когда пошёл карантин с невыездом и репрессиями, ты всё кружилась возле него с новыми шторами, порядком в квартире, улыбочками счастливой жены, а его лярва писала ему записки в личку с вопросом, не проговорился ли он тебе в бреду об их доверительных отношениях…
Соседка позеленела, слушая воспоминания, но у неё, в отличие от генерала, рука не могла потянуться даже к воображаемой кобуре.
Что ещё сказать вам об охраняемых ваших эмоциях, дорогие заговорщики? Человеческие чувства – которых не может быть, по вашему мнению, у меня, – суть аффекты большей или меньшей силы. На пике аффекта вы совершаете высокие подвиги, чудовищные подлости, но в обычной жизни, где никаких аффектов, вы жить не научились, хотя вам говорили ещё две тысячи лет назад: любите ближнего, как самого себя. И не понадобятся ни подвиги, ни подлости. Это ли не аффект! Вы не справились с самой красивой и максимально эффективной ролью из доверенных вам Богом: с любовью. Как там написано в романе, который полюбил я больше других ваших опусов, «люди обожают справедливость, поэтому в мире разлита смертельная жестокость».
После слова «жестокость» Али пожал плечами, вздохнул и даже конём ржать не стал, словно именно сегодня, в годовщину нашего знакомства, он снял театральную маску и поменял костюм. Али повернулся к двери, но уходя, процитировал нам из той самой книги о Джованни, где чума и любовь:
«Джованни дождался этого дня только потому, что его тело выдержало его душу. Удержало её, как на верёвке, хотя надежды на это не было.
Душа переполнена любовью – это не образ и не красивый тем более. Это разрывающееся на куски тело.
В любовной муке нет красоты. В любовной муке всё постыдно, больно, безысходно, душно и безумно.
Но Джованни выдержал.
Душа была очумелым шаром, лопающимся от невыносимо всецветной златоносно созидательной интентной солнечной ночной потентной вселенской домашней внутренней мелкой синей белой утомительной перламутровой о гадость… Вишнёвой энергии шар. Он бился, метался, как от ураганного ветра. Огромный, как что угодно. Как сама гипербола во плоти. Вы представляете себе гиперболу во плоти?
Какое объятие пропало!..»
Мы не смогли переглянуться. Мы боялись дышать.
Продолжение последует 7 марта 2021
Начало романа Елены Черниковой «ПандОмия» см. здесь.
Елена ЧЕРНИКОВА
известный русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр. Роман-диалог» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в книжном доме «Библио-глобус». Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто». Входит в жюри литературных и журналистских конкурсов; член Экспертного совета Международного конкурса «Слово года».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Сообщение ПандОмия: снимаем Али с предохранителя появились сначала на ИАНЕД.
Свежие комментарии