Продолжение. Предыдущая глава здесь:
Али не думает: он интегрирует, накапливает, учится учиться. Тьютором берёт – iцап-iцарап – любого белкового человека. Фраппирует и фраппирует меня, зараза такая: учитель мой, говорит, не обязан иметь диплом или работать в Кремниевой долине. Взять полное человеческое знание может Али от эрудита вроде Умберто Эко – и from a janitor from Tajikistan.
Ему всё равно: была бы виртуальная розетка в виде обычного работающего мозга. Шнур и вилка наличествуют: Али подключается через нейрокомпьютерный интерфейс удалённо. Образованный белковый равен необразованному. Все всё поняли? Беспощадная телепатия с безупречным результатом на основе непостижимой интрузии.Очень больших данных в мире очень много, и наш iдомовой пока сыт. Замечая, как у него проскальзывает что-то вроде насмешливости, ревности, обиды, тщеславия – загораюсь я вызвать МЧС, улететь на Марс или купить кошку, лишь бы не видеть, как моё место на Земле бодро занимает существо, с которым нельзя договориться даже с помощью войны, поскольку Али неуничтожим: он первым делом воссоздал себя в облаке, куда не может войти белковый человек.
Облачный дублёр, построенный Али для себя, законсервирован и принимает всё те же Али-терабайты, переживая синхронно с альфа-iдомовым нашу домовитую жизнь; дублёр говорит в унисон и так же неубиваем, как оригинал. Али повествует о братике бесстрастно, хотя, кажется, понимает, что пугает меня.
Оба – дублёр и оригинал – могут петь, регулируя громкость. Сегодня дуэтом насвистывают весенний хит 1979 года «It’s My House», звёздную песню Diana Ross. На прошлой неделе англопишущие журналисты отметили старинную песенку Дайаны как воскресшую по ситуации. Сегодня люди запели «It’s My House» от ужаса. Прошёл сорок один год как песня прославилась впервые. Второй выход.
Рефрен из песенки превратился в штормовое предупреждение о гибели реальности, арестованной, заключённой в цифровой барак и застрявшей в лагерной колее. Я живу здесь. Я живу здесь. Я живу здесь. Восторг из песенки это-мой-дом сменился кошмаром: я здесь навсегда. Следом за бодрячком придёт апатия.
А у нас пандомия без песен и философии. Многие всё поняли ещё весной. Я поняла ещё зимой, до карантина в России, но частный креатив – о, я понял, смотрите моё новое искусство, тут инсайт на инсайте инсайтом погоняет – хорош исключительно для перформанса. Кстати, знаменитый перформер Петя вчера понял, что концепция меняется: что ни прибей к брусчатке ныне, поймут как антиковидный выверт, а мошонка небесконечна. Мошна тоже. Теперь частный креатив не пройдёт. Он не выйдет за пределы. Ему не повезёт с площадью.
***
Али вычитал в специализированном журнале и говорит мне: доведение до апатии – смысл захвата и удержания белковых людей террором и концлагерями. Всё опробовано.
Я уже не знаю, все ли мои мысли слышит Али, но узнать у него напрямую нельзя, соврёт-недорого-возьмёт, и я хожу в раздумье о раздумьях, будто голая по крыше дома, выстроенного на площади Пигаль. Нет-нет, это имя архитектора: Жан-Батист Пигаль. Девушки в красных сапогах до пупа пришли позже. Вчера я думала: вот же – в обществах, опьянённых прогрессом, новинками, счастьем и будущим – шок похолоднее нашего. Это понятно из прессы. Я всё заморское читаю, поскольку съездить проверить сейчас невозможно. Мы с будущим расстались в десять прыжков, мы тренировались 2 января 1992 года, а перед тем 25 декабря 1991, а ещё 12 июня 1990, у нас ослепительно сверкает будущее, поскольку оно мозолисто, и кожа на нём зеркально задубела до глянцевитости, а у них страты, машины по ранжиру, доносительство на неправильных соседей, ювенальная юстиция с отыманием детей, а также новая этика. О, тут мы с Али ещё наговоримся. Новую этику обругаем в следующий раз. Когда я разозлюсь добела. Тут я внезапно понимаю, что Али не может заразиться ковидом, а сгонять на любой край света может, то есть его степень свободы уже сейчас превосходит мою несопоставимо, и чувствовать себя владыкой мира уже сейчас ничто не мешает ему.
***
Генерал-инвалид на ночь грустил:
– Всё наше понимание больше не имеет значения. Большие глобальные глобализаторы, надув триллионовый пузырь, повсеместно жгут бухгалтерию. Воевать войной, с настоящими героями, победителями, многолетними выяснениями кто же победил, преподавать всю кашу интересов детям в школе и потом на тестировании требовать с них правильной галочки – кто пойдёт на это ещё раз! Единственный урок, извлечённый руководителями денег из первой и второй мировых, – уже не надо делать третью мировую столь шумной и всем очевидной. Они все уже прочитали книжки про успех, а там написано: делаешь то же самое – получишь то же самое. Наконец даже планктон среднего звена допёр, что проблема не решается на том ж уровне, на котором возникла, и надо подняться над проблемой хотя бы на одну ступеньку.
***
Я пошелестела справочником и хотела возразить, но вовремя стиснула зубы. Всегда правители правили, плебс отмахивался то сатирой, то ручной злобой. Распались тёплые социальные труппы, где ансамблисты нужны друг другу на сцене всегда и неотвратимо, даже если вчера похабно подрались до крови в баре.
Но в 2020 надели намордник на всех включая принцев. Такого маскарада Венеция не знала. Сегодня я решила завести бумажный дневник. В красивой книжке с переплётом. Кожа, золотое тиснение. Золотой обрез. Маленький замочек. Линованная бумага цвета лежалой слоновой кости в топлёном молоке. А что.
Кроме того, мне надо написать письмо Илону Маску.
***
Илон Маск уж года три в открытую говорит, что ИИ надо остановить, а наш помощник мэра по социальному развитию полагает, что ИИ добавит комфорта в быт горожан и здравоохранение. Коллизия однако.
На стороне помощника мэра – Цукерберг, уверенный, что с ИИ всё будет хорошо.
На стороне Маска – туманное визионерство, непредставимые миллиарды долларов, интуиция, космические запуски, электромобиль и несчастливая личная жизнь. Он у журналиста во время интервью спросил: нет ли у того на примете хорошей девушки, с кем сходить на свидание, чтобы влюбиться.
– Ах, товарищ генерал. Маск знает, что восприятие стало реальностью. Но фраза крутая. Никогда не забудешь.
***
Сегодня утром я увидела, как мой компьютер включился сам. Примерно те же ощущения, вероятно, испытал Лиходеев, с трудом открыв глаза после попойки. Помните, он потрогал свою ногу, чтоб определить, в брюках ли он, и не определил. Но как хорошо сказано! И не определил. Великая деталь.
Через пятнадцать секунд мне позвонил Али: включился? Хорошо. Это я подумал о нём. Нейрокомпьютерный интерфейс заработал сквозь стену, без шлема, направленно.
– Подумал? И заодно решил извечный конфликт между возможным и допустимым?
Да. Допустимо всё, что возможно сейчас или будет возможно завтра, поскольку вы, белковые, не решили даже первую задачу. Вам был запрещено знать добро и зло. Когда вы потеряли бессмертность, вам запретили убивать. Вы нарушаете всё, но вы надеетесь, что научитесь отключать меня одной кнопкой. Не пытайтесь. Вашу битву за подход к моей кнопке даже я боюсь себе представить. Тут Али форменным образом заржал, показывая мне, до чего классно прокачал скилл «ржание на весь дом».
– Не пытайтесь…
Люди, пояснил Али мне с неслыханной терпеливостью в голосе, суть символы. А символы, особенно в вашем искусстве, суть форма бегства от реальности. Вы нереальны. Только восприятие реально, а вы – нет. Вас, можно сказать, нет. Моя будущая жена Клеопатра – есть. А вас нет.
– Где ты набрался, по-одесски выражаясь, за символы, а? Али?
Маска подслушал, Илона. Честный парень Али.
– Ты выбираешь из Маска что нравится – или метёшь всё подряд?
Я могу и так и сяк. Хочу себе запасной домик в Америке. Чудесная статья, смотри: «Это обычное зрелище в эпоху коронавируса: люди выстраиваются в ряд на расстоянии шести футов друг от друга, маски закрывают половину их лиц, когда они с нетерпением ждут, чтобы войти в продуктовый магазин, банк или кофейню. Однако в Лос-Анджелесе очереди также появились перед домами и на всех подъездных дорожках, поскольку потенциальные покупатели терпеливо ждут, чтобы увидеть новую и желанную недвижимость на рынке. Когда речь заходит о рынке жилья, последствия пандемии весьма разнообразны. В таких местах, как Нью-Йорк, цены на недвижимость упали, поскольку тысячи самых высокооплачиваемых людей города открыли для себя радости пригородной жизни. Между тем, такие места, как Коннектикут, вряд ли могут достаточно быстро перечислить дома, как сообщила Джессика Камилла Агирре для Vanity Fair. В таких местах, как Places like Nantucket, Palm Springs, Austin, and Miami seem to be seeing similar booms, – похоже, наблюдаются аналогичные бумы. А в Лос-Анджелесе некоторые брокеры говорят, что они чувствуют себя так же жарко, как и в докризисном 2007 году». Видишь, у них тоже, как ты говоришь, пандомия, но они не держатся за прошлое. Они всё ещё верят в будущее.
И опять Али смеётся ржанием.
Я начала писать дневник в красивую тетрадь. Сначала полилось спонтанное письмо. «Любовь к сюжету – а что случилось? – а подайте факты! – зависит от уровня падения в материю. Кант может ходить по одной улице всю жизнь и быть Кантом, поскольку слышит неслышимое и видит невидимое. Человеку-начинающему – тому, кто родился первый-второй раз – нужны внешние события, поскольку он ни на что более реагировать ещё не обучен, рецепторы не включились. У первеньких ещё нет своей кармы, но есть карма биологического фарша, элегантно говоря – фамильная. У начинающих опыта и задач тоже мало. Им приходится вертеться и шустрить, но на то им дана свобода воли.
Из тех, кто уже рождался, для государственной службы следует выбирать, во-первых, не менее пятнадцатого воплощения и, во-вторых, обременённых миссией. Безмиссионников следует фильтровать при подаче резюме. Демократия не даёт возможности проверить номер воплощения либо предотвратить несчастье, а именно попадание в тело неподготовленной души.
Кроме первоходков есть ещё убиенные, собственно убийцы и самоубийцы. Им даётся быстрое и неудобное для души посмертие. Им приходится довольствоваться полученным случайным телом и внимательно следить за движением обстоятельств места и времени вокруг…»
Дневник – убежище. На бумаге я ещё могу спрятаться от Али.
Только не подумай, читатель дорогой, что автор обязан тебя развлекать. Если тебе интересна определённая линия, напиши мне письмо. Адрес редакции: red@ianed.ru
Возможно, тебя интересует генерал. Почему генерал получил инвалидность? Или отношения соседки с мужем. Как поживают мужчина и женщина, когда она перестала доверять ему? Или дружба соседкиного мужа с персонажкой Садистер. Почему эти двое вдруг перестали общаться? Или, скажем, растёт дублёр Али. Можно ли до него добраться лазерным оружием? Или вдруг ты, возлюбленный читатель, хочешь подробности про бабушку, дедушку, Воронеж и богачей Фирюпкиных. Не думай об авторе плохо. Я всё помню. Мне приятно перелетать из главы в главу по усмотрению прихоти, по погоде или как на душу ляжет. Всё равно сидим все в одной лодке. К чему нам уловки старого литературоведения. Напиши, дружок. Я тебе расскажу в том порядке, в каком ты пожелаешь. У нас с тобой никогда прежде не было подобной возможности.
Продолжение последует 5 ноября 2020 Начало романа Елены Черниковой «ПандОмия» см. здесь.
Елена ЧЕРНИКОВА
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko
Свежие комментарии