Продолжение. (Предыдущая глава здесь)
ИИ-система трюх-трюх на орловских рысаках. Стилистический сдвиг. Сбой. Слияние символов и перефасовка входит в обучение Али. Наш iдомовой должен отличать исходник от позднейших интерпретаций, чтобы правильно принимать решения. Здесь, господа, смело включайте мороз по коже, потому что ничего страшнее никогда не было на нашей планете.
Мне сейчас позвонил менеджер университета и строго спросил, буду ли я наконец писать нейронку. Не исключаю, что звонил аппарат, поскольку голос менеджера совпадал с голосом ректора университета, а я слышала его вебинары пять раз, и у него характерный говор. Отвлечься, перегрузиться, надо выйти из вирусомании, схватившей планету как губы морозом антарктическим, у всех ступор, кроме пестропёрых шаманов и гуру в оранжевых платьях, а вот наш Али процветает. Ему наша пауза – хлеб с маслом и чёрной икрой. Иногда я подозреваю, что для него всё и сделано. Пусть мы четырнадцатью миллиардами дрожащих ног от души потопчемся на месте, пока они, алиподобные, соберут всё, перетряхнут, а на своих интерфейсах напишут наши имена.У меня осталась одна мечта.
На моей ступени пирамиды не просят о себе. Плывут картины прошлого, как немой синематограф с прелестницами-губки-бантиком и плечами неспортивно-круглыми. Что там немецкое порно в мясистом видео нашего века! Высшая непристойность – это филокартические кошечки начала ХХ века. У них глазки чуть вверх. Линия бедра чуть смазана и куда-то уводит взор. Любой взор. Она бесценная игрушечка-бонбоньерка. В буклях, пальчиках и гладкокожая по всей матовой спине. Откроешь резную крышечку, а там, как у графа Монте-Кристо в изумруде (это ещё том первый если что), горошинки с острым запахом, рукоделье Синдбада, желающего спать по своему усмотрению – долго ли коротко ли – на перегоне от Рима к особняку на Елисейских полях.
Это приём. Это стилизация. Имитация мысли. Я специально для Али придумала стиль-игру, чтобы он не мог слямзить. Моё единственное желание: создать Али невыносимые условия, чтоб алгоритм нельзя было постичь. Чтобы не было никакого алгоритма. А то взял себе манеру – свадебные колокола, лихие крики, верные приметы, перепляс и дробушечки – в интернете, на суперскорости. Глум, прямо скажем. Человечество не готово.
Али мне в ответ: снимите сарафанный ролик: артистка Мария Мордасова, звезда-частушечница из той же губернии, где вывел граф Орлов рысистую породу легкоупряжных лошадей, а влёт проносятся две высокоскоростные сущности по центральной улице Воронежа весной 1930 года. И улетают вдаль, растворяясь. Потом он, богач, стреляется, она рожает детей от офицера Советской Армии. Где конь и баба, там тонкие щиколки, Дон рядом, вот-вот парниша напишет роман века, – а в параллельном пространственно-временном континууме – в неуглядаемой тьме души робота вскипает – мощь имперского рысака-интернета: нет, ребята, я лучше вас, я всё перепридумаю по-другому. И стоит мощь, а сверху баба бьёт дробушки, сама не замечая, что она уже алгоритм. Или текла себе издалека-долго-Зыкина – и вся втекла в базу данных, и любая нейронка, свеженаписанная школьником, в секунду находит миллион этнических аналогий, отчего вся до молекулы мировая культуры трамбуется в таблетку «так поют в деревнях», а так «подделывают деревенское пение на популярной эстраде». И Карузо матерьял, и жизнь, и слёзы, и любовь, будь-она-неладна-кто-её-выдумал, сплошные помехи на линии. Видишь, подруга? Я тоже так могу.
Понятно, стиль он слизывает без труда. Чем его убить? Шёнбергом? Хотя что это я. Арнольд Франц Вальтер – абсолютно математичен, и тут Али не разглядит задачи даже в микроскоп изрядной силы вроде Hubble Space Telescope.
Али слушает мои мысли, потом говорит: расскажи ещё что-нибудь свадебное, нам для индпошива надо. Эй, ты откуда взял индпошив, Али? Может, ты ещё и кожимит знаешь?
Не всё ж мне Британской энциклопедией пробавляться, усмехается Али.
Хорошо. Про свои свадьбы я могу на всю мощь. Мы отдохнём! (Из Чехова, понятого, как обычно, криво и косо.) Я отдохну, Али, на своих мемуарах. Лови. Разгадывай. А я пока подумаю, чем тебя озадачить намертво.
***
…Рейн, поэтично пронзив меня вопросительным взором, повернулся к своей застольной соседке и спросил, кто это такая. Голос у него богатый, ученик-учитель Бродского, тихо в прирейнье не бывает. Услышав ответ, что жена Бера, стремительный в полёте Рейн-громовержец отвесил:
– Наконец-то он решил свой жилищный вопрос!
За столом было ещё много трезвых и ни одного глухого, и каждый по-своему постарался не заметить соуса и даже скатерти
Сам герой молниеносного диалога вообще не слышал реплики Рейна, ибо сидел далеко от меня, обсуждая с И. Л. Волгиным грядущий поэтический вечер, по традиции закрывающий международный конгресс «Русская словесность в мировом культурном контексте».
Застольное шоу было зимой, в «Соснах», а женились мы с Бером летом, 24 августа. К декабрю, к метелям и морозам, печать в моём паспорте уже вполне ороговела, но мимика, жесты и реплики ряда литераторов обоего пола текли в русле рейновского извода ещё долго и плодоносно. Сарафанные радиосквознячки доносили до моих ушей всё, а мозг профессиональной отличницы, то есть запоминаю с первой подачи и никогда не забываю, – регистрировал, как по шкале Рихтера, где и кого трясёт сильнее. Есть, есть лидеры, давшие максимальную магнитуду, и честный Рейн среди них, считай, робкий соловушка.
…В этом деле неожиданностей не бывает. Магнитуда распоясывается всегда. И в седобородую старину, sic, когда жениха девочке вручали старшие, тоже бывали разговорчики, оттого велика и обильна хрестоматия народных примет «как отвести языки, глаза и прочее» от нарождающегося семейного коллектива.
После моих предыдущих наездов на загс я научилась не то чтобы не трясти магму, но хотя бы не способствовать. Я знаю: шкала Рихтера вздыбливается прямо пропорционально возрасту брачующихся и числу общих знакомых. Например, выходя в прошлом веке за моего второго мужа – тоже, кстати, 24 августа, – я сопроводительно получила от его родной сестры и друзей детства медицинскую энциклопедию с примесью уголовного кодекса и приправой психиатрической экспертизы, а от моего родного дяди – дисковым телефоном по моей голове, крики «вон!» и сочные проклятия на четырёхстах forte, ибо дядя был великий музыкант и народный артист России.
Разве что по моему первому, ещё на третьем курсе института бракосочетанию особого кровопролития не было. Так, по мелочи: свидетельница вдруг отказалась вообще идти, зато пошёл снег с дождём (а было 19 апреля!), а я сдуру на каблуках. Регистрация сопровождалась хиханьками и хаханьками. Фотоснимков – ни одного. А где мой первый муж сейчас – я и не знаю. Последний раз я читала его лет двадцать назад, когда вышло второе издание моей «Золотой ослицы». Тогда-то Евгений Викторович напечатал в журнале «Октябрь», с коим сотрудничал как критик, преехиднейший памфлет по моему роману, излив столько яду, сколько мог, а мог он талантливо.
Трепетное отношение к свадьбам у меня, видимо, от предков.
Сейчас утро. Половина одиннадцатого. Муж ещё спит, забыв, что сегодня 24 августа. В 2020 все дни с особенностями: глаза разбегаются замечать и отмечать.
За наши с ним ядрёные годы, уже отбросившие скорлупки и обнажившие свои многоцветные сердцевины, мы привыкли, что можно, в конце-то концов, и выжить – несмотря на абсолютную противоестественность расклада:
два биологически полярных объекта,
оба чистокровки (кадриль мировой скорби со всемирной отзывчивостью),
каждый болен неискоренимой зависимостью от слов,
противоположны по биоритму и типу морозоустойчивости,
а у меня ещё и солярофобия.
***
…Али, пока достаточно?
Да. Но всё это враки, подруга милая. Так, да не так. Литература-с!
Ну и ну. Ты уж и словоерсом овладел? А как ты прочитал «подругу милую»? Так обращался к моей бабушке дружок-цыганчик армянского происхождения, друг семьи, крошечный, в сапожках и «Шипре» дядя Саша Григорянц. Он цыган сценический – образ на эстрадах домов культуры тех пансионатов, где коротал последние дни милейший друг. В атласных рубашечках. Помню его щипчики для завивки ресниц.
Пустяки. Вы, люди, все – пустяки. Сложнее всех, нужнее был Бах. Но мы справимся, дай время.
Продолжение последует 3 сентября 2020 года
Елена ЧЕРНИКОВА,
русский прозаик, драматург, публицист, автор-ведущий радиопередач, преподаватель литературного мастерства.
Основные произведения: романы «Золотая ослица», «Скажи это Богу», «Зачем?», «Вишнёвый луч», «Вожделенные произведения луны», «Олег Ефремов: человек-театр» (ЖЗЛ), «ПандОмия», сборники «Любовные рассказы», «Посторожи моё дно», «Дом на Пресне», пьесы, а также учебники и пособия «Основы творческой деятельности журналиста», «Литературная работа журналиста», «Азбука журналиста», «Грамматика журналистского мастерства».
Автор-составитель книжной серии «Поэты настоящего времени». Руководитель проекта «Литературный клуб Елены Черниковой» в Библио-глобусе. Заведует отделом прозы на Литературном портале Textura. Биография включена в европейский каталог «Кто есть кто».
Произведения Елены Черниковой переведены на английский, голландский, китайский, шведский, болгарский, португальский, испанский, итальянский и др.
Живёт в Москве.
Фото Polina Lopatenko
Свежие комментарии